Билли покачал головой.
— Поверь мне, ты не захочешь это знать.
Он поднимает вверх отвертку.
— Ну как? Или ты уже утратила былую хватку?
Во второй раз за вечер, я принимаю его вызов. Я выхватываю у него отвертку и подхожу к окну. И через двадцать секунд мы внутри.
О, да, моя хватка при мне.
Роллердром был нашим местом: забраться туда после закрытия, было нашим фирменным развлечением. Безделье — мать пороков. Так что — ради Бога — позаботьтесь, чтобы у ваших детей было хобби.
Через десять минут, я уже лечу по скользкому полу на роликах, что дают в прокат.
Это удивительное чувство. Как плыть по воздуху — крутиться на больших пышных облаках.
Стерео система играет великие хиты восьмидесятых. Билли прислонился к стене, покуривая травку и выдыхая дым в открытое окно.
Он делает глубокую затяжку. И выпускает белый клубок дыма, а потом говорит:
— Знаешь, ты могла бы поехать со мной в Калифорнию. Откроешь свой магазин. У меня есть друзья — парни с деньгами — они вложатся вместе с тобой. Мои друзья — твои друзья. Mecasaessucasa — и все такое.
Я останавливаюсь и думаю над его словами.
— Вообще-то это означает «Мой дом — твой дом».
Билли хмурит брови.
— О, — пожимает он плечами. — У меня всегда были проблемы с испанским. Сеньорита Гонсалес меня ненавидела.
— Это потому что ты склеил суперклеем ее шпицев.
Он хихикает, вспоминая об этом.
— О, да. Классно тогда было.
Я тоже усмехаюсь. И делаю поворот, которому позавидовал бы любой олимпиец по фигурному катанию. Песня сменяется на «Никогда не говори прощай» Бон Джови. Эта песня играла у нас на выпускном.
Поднимите руку, у кого тоже была эта песня. Уверена, что эту песню хоть раз крутили на выпускном в каждой школе Америки после 1987.
Билли выкидывает сигарету. А потом подъезжает ко мне. Протягивает руку, строя из себя Битлджуса.
— Прошу?
Я улыбаюсь и беру его руку. Кладу свои руки ему на плечи, и пока Бон Джови распевает о прокуренных комнатах и утерянных ключах, мы начинаем двигаться.
Рука Билли лежит на моей пояснице. Я поворачиваю голову и прижимаюсь щекой к его груди. Он теплый. Его фланелевая рубашка такая мягкая и пахнет марихуаной и землей… и домом. Я чувствую его подбородок на своей макушке, когда он тихонько меня спрашивает:
— Помнишь выпускной?
Я улыбаюсь.
— Да. Помнишь платье Ди-Ди?
Он смеется. Потому что Долорес была оригинальной модницей — даже тогда. Леди Гага просто отдыхает по сравнению с ней. Ее платье было белым и накрахмаленным, как и балетная юбка. По нему шла тесьма со сверкающими огоньками. Было довольно мило.
До тех пор, пока оно не загорелось.
Ее пара, Луи Дарден, потушил его из чаши, в которой был газированный Кулэйд. Остаток вечера она была вся липкая и воняла, как затухший костер.
Мы продолжаем окунаться в воспоминания.
— Помнишь последнее лето перед выпускным классом?
Грудь Билли дрожит, когда он смеется.
— Только не мое самое сокровенное.
Это был последний день школы — внутри нашей школы, в которой не было кондиционеров, стояла ужасная духота. Но директор Кливс отказался отпустить нас пораньше. Так что Билли включил пожарную тревогу.
Как раз в том коридоре, где стоял директор.
За ним последовала погоня, но ему удалось сбежать. Тогда директор позвал его по громкой связи. Билли Уоррен, пройдите в главный офис. Немедленно.
— Я знаю, что я не семи пядей во лбу, но неужели они думали, что я до такой степени идиот, что и правда, приду?
Я смеюсь Билли в рубашку.
— И в первый же день в школе на следующий год, Кливс схватил тебя за рукав «Мистер Уоррен, останетесь сегодня после уроков».
И его оставили, в качестве наказания.
Билли вздыхает.
— Хорошие времена.
Я киваю.
— Самые лучшие.
И когда слова о любимых песнях и любви, которая никогда не заканчивается, вращаются вокруг нас, я закрываю глаза. Билли прижимает меня к себе покрепче.
Видите, к чему все идет? Я нет.
— Я скучал по этому, Кэти. Скучаю по тебе.
Я не отвечаю, но мне приятно это слышать. А еще приятнее, когда вот так прижимают.
Быть желанной.
Уже долгое-долгое время я не испытываю к Билли ничего, кроме дружеской привязанности. Но это не значит, что я позабыла. Девчонку, которой была. Той, которая думала, что нет ничего милее, чем смотреть в глаза Билли Уоррена. Ничего более романтичного, чем слушать, как он поет. Ничего более веселого, чем кататься в его машине поздно ночью, после комендантского часа.
Я помню это чувство, какого это — любить его. Даже если так я его больше не люблю
Я поднимаю взгляд к лицу Билли, когда он тихонько напевает слова песни. Мне.
Оглядываясь сейчас назад, я не уверена точно, кто куда наклонился, кто сделал первое движение. Все, что я знаю, это в одну минуту мы танцуем посреди скейтинг-ринга… и в следующую — Билли меня целует.
И уже через секунду, я целую его в ответ.
Поцелуй с Билли… приятный. Знакомый. Сладкий.
Это как найти свой кукольный домик у родителей на чердаке. Вы смотрите на него и улыбаетесь. Прикасаетесь рукой к балкончику и вспоминаете, как вы проводили время в выдуманном мире. Ностальгия. Часть вашего детства.
Но эта часть осталась позади. Потому что теперь вы выросли.
Так что не важно, как дороги эти воспоминания, вы не наберете себе яблочных пирогов и сливовых пудингов и не сядете играть.
Поцелуй заканчивается, и я опускаю голову. Смотрю на рубашку Билли. Знаете такую строчку — думаю, она из песни — если вы не можете быть с тем, кого любите, любите того, кто с вами?